Война всемирная, – такая жадная, такая подлая Во всеоружии научных методов, – расписка в том, Что от «божественного» современника животным отдало, И дэнди в смокинге – размаскированный – предстал скотом… Игорь-Северянин, «А мы-то верили!..», 1926.
Сижу в холодной квартире – холодной, поскольку назначенному Украине Британским Каганатом правительству от тех самых каганов-ростовщиков пришло указание – отграничиваться, отгораживаться, отмежёвываться, всеми средствами изолироваться от России, пусть даже ценой непоставок природного газа для обогрева жилищ автохтонов. Сижу, натянув на себя два свитера и читаю сборничек Игоря-Северянина. Рядом бормочет под сурдинку телевизор – пересказывает уже слышанные новости. Впрочем, новости последние месяцы всё одни и те же… ТЕЛЕВИЗОР: «Пресс-центр АТО сообщает, что за минувшие сутки потери пророссийских террористов составили 300 человек убитыми, уничтожено 8 БМП, 2 танка и 2 «Града»… Около 500 боевиков ранены. Потери с украинской стороны – 2 погибших, 45 раненых». А ведь Игорь-Северянин – это вовсе не всегда смешно, как то нам пытались навязать статьи популярных журналов и академических учебников. (О, разве мы тогда интересовались, кто писал те учебники!) Подчас отравные статьи апеллировали к авторитетам. К Зинаиде Гиппиус, например. Что она увидела в Северянине? Цитата: «Европеизм» Брюсова отразился в Игоре, перекривившись в виде коммивояжёрства». Что ещё оказалось доступным для Зинаиды… Дерзкий критик, известный нам также под неожиданными для дамы псевдонимами – Алексей Кириллов, Антон Крайний, опять Антон – Кирша, Лев Пущин, Роман Аренский, Товарищ Герман, Никита Вечер и проч., пишет: «Игорь, как и Брюсов, знает, что «эротика» всегда годится, всегда нужна и важна. «Вы такая экстазная, вы такая вуальная…» – старается он, – тоже с большим внутренним равнодушием». «Несло от него, увы, стоеросовым захолустьем», – замечает также уроженка Тульской губернии, взраставшая то в Харькове, то в Саратове, то в Тифлисе. Зинаида Николаевна умудрилась даже договориться до того, что назвала Игоря-Северянина «Брюсовской обезьяной». Что тут скажешь… Ну, дура-баба – не поняла чего-то. А, может быть, просто не дочитала, увязнув среди «экстазных» и «вуальных», книжку бросила – пошла со своими Дмитрием Владимировичем и Дмитрием Сергеевичем чай пить с плюшками. Впрочем, и ранние «поэзы» Игоря-Северянина совершенно очаровательны. Не следует требовать от них невозможного, того, что в них не помещено. Ведь и собственных превосходств там отыщется предостаточно. Как там говорил о своих сочинениях Михаил Кузмин… В моих стихах-де не музыка, а музычка, но в них есть яд. Всё-таки оно не просто экстраординарно, но и в каком-то смысле идеально это Северянинское изощрённое версификаторство. Дочего же веселы каскады его хулиганских стилистических фигур, фиглярских небывалых размеров, огорошивающих составных или омонических рифм – «колокол – глубоко колол», «педагог – Поль-де-Кок», «выстрел – любви стрел». Наконец, как же «эскизит страсть» – по словам Валерия Брюсова – в его «отважных неологизмах»! Вы помните… «Мечты сюрпризерки». «Я опьянел грозово», «Кострят экстазы… Струнят глаза…» «Офиалчен и олилиен озерзамок Мирры Лохвицкой». Даже напугавшее и возмутившее Толстого Льва Николаевича «вонзите штопор в упругость пробки – и взоры женщин не будут робки!» – великолепно. Кто-то, конечно, поспешит высокомерно обвинить автора в вульгарности или… в чём там?.. в низкосортности… И тут же попадётся в расставленную ему здесь ироническую ловушку. Ибо не так-то просто определить, сколько во всех этих – «о, яд мечты фиалок, – о, Creme de Violette», «люблю заехать в златополдень на чашку чая в жено-клуб», «призрачный промельк экспресса дал мне чаруйную боль», и знаменитое – «элегантная коляска, в электрическом биеньи, эластично шелестела по шоссейному песку…» – сколько во всех таких вычурах авторского простодушия, а сколько разящей издёвки, приуготовленной для ожидаемой вылазки фанаберии хулителя. («Весёлость едкая литературной шутки»). Корней Чуковский весьма остроумно назвал это «иронией, претворённой в лирику». Нет, они очаровательны те «поэзы» сиреневых сборников -«Мороженное из сирени», «Сирень моей весны»… ТЕЛЕВИЗОР: «Благодаря точному огневому удару сил АТО было уничтожено до 40 единиц бронетехники, три ЗРК «Стрела 10» и 500 российских наёмников… С украинской стороны потерь нет…» Да, Игоря-Северянина нельзя назвать поэтом масштаба Николая Михайловича Языкова или Фёдора Николаевича Глинки. Но русский лес не будет настоящим лесом, если помимо поднебесных дубов в нём не отыщется также не столь высокорослых рябин и тоненьких диких груш подлесья, и – калиновых кустов; не станет он полноценен и без такой малости, скажем, как цветы медуницы в траве. При том выстраивание строгой иерархии значимостей явило бы некоторую неловкость – ведь помимо размеров, существуют такие, не менее ценные, понятия, как изящество, пленительность или неожиданное своеобычие. Помимо охаиваний взбалмошной Зинаиды Николаевны, творчество Игоря-Северянина собирало и весьма лестные оценки. Фёдора Сологуба, Владислава Ходасевича, Владимира Маяковского, Марины Цветаевой, Валерия Брюсова, Александра Блока, не говоря уж о том, что менее искушённой публикой он был, воистину, «повсеградно оэкранен» и «повсесердно утверждён». Хотя вот Блок, переживая о дальнейшей судьбе поэта, считал, что у того нет темы: «Это – настоящий, свежий, детский талант. Куда пойдёт он, ещё нельзя сказать; что с ним стрясётся: у него нет темы. Храни его Бог». Ну как же так?! Как же так, Александр Александрович, как же нет темы? Заповедная тема у Игоря-Северянина всегда была, даже в эпатаже десятых годов. Хотя там она реализовывалась столь неожиданными средствами, что нередко заслонялась неистощимым арсеналом фраппирующих выкрутас. Тема Северянина… Это, прежде всего, – трагическая конфликтность совместного сосуществования поэта и общества шудр, чьё миропонимание, чья система ценностей всё увереннее (хоть и искусственно) водворялись в постреволюционный период на опустошённые престолы прежних исконных идеалов. Эта тема может открываться и в дерзком осмеивании ничтожества похотливого и боязливого большинства, может представать в форме рефлексии или негодования творца (как то случилось с Игорем-Северяниным несколько позже), но суть, значение, боль от будто бы несправедливости насмешливого рока прослеживаются в каждой Северянинской строфе. Почти сразу после октябрьского переворота, в начале 1918 года, от запущенных в столицу и все крупные урожайные города паразитских орд Игорь-Северянин пускается наутёк, – это отступление приводит его в крошечный посёлок на берегу холодного Балтийского моря. На север… На самом же деле бегство в край дикий и пустынный, к озёрам и соснам, к неприхотливости, к умеренности, оказалось многозначительным подарением, пожаловавшим впоследствии поэта такими откровениями, на которые он никак не мог бы надеяться, обретаясь в прежнем своём кукольно-театральном мирке. Мудрые говорят: «Кто малым довольствуется в этом мире, только тот свободен».
У моря и озёр, в лесах моих сосновых, Мне жить и радостно, и бодро, и легко, Не знать политики, не видеть танцев новых И пить, взамен вина, парное молоко.
Нет, он отнюдь не оставался затворником (то был бы не его сценарий) – много гастролировал с поэтическими концертами. Петербург, Москва, Тифлис, и Полтава, и Баку, и Симферополь, Берлин и Париж… Но вновь возвращался.
Десять лет – грозных лет! – отреченья от многих привычек, На теперешний взгляд – мудро-трезвый – ненужно дурных… Но зато столько ж лет рыб, озёр, перелесков и птичек, И встречанья у моря ни с чем не сравнимой весны!
«Вы выросли, вы стали простым», – писала Цветаева. Точнее не скажешь. Но это ничуть не умоляет искристых достоинств его провокационной поэзии ушедших лет. Просто он вырос… Просто стал старше… Просто ему открылось что-то такое, что уже не могло бы сплотить вокруг него прерывисто дышащую взбулгаченную, опьянелую толпу молодёжи. Увы, возмужание поэта далеко не всегда оплачивается благоговением душистых курсисток. Но наступает час оценить значение честолюбия, нежной страсти, даже того, что в общежитии называется счастьем. Совсем нового (а лучше сказать – обновлённого) поэта мы встречаем в двадцатых годах, в сборнике «Чаемый праздник», тем более – в восходящем к пронзительной ноте трагизма «Там, у вас на земле».
Ничего здесь никому не нужно, Потому что ничего и нет В жизни, перед смертью безоружной, Протекающей как бы во сне… 1926 год
Теперь же дух земли увечится, И техникою скорчен век, И в бесконечном человечестве, Боюсь, что кончен Человек. 1929 год
Перечитывая эти строки, понимаешь, какой же насыщенный путь выпало проделать творческой личности, какой необходимо было одолеть непростой духовный труд… Но это люди толпы, это шудры приходят в мир ради его забав и наслаждений. Долг поэта – ткать духовную реальность. И, если не генерировать, так ретранслировать, быть может, вспоминать забытые, покинутые величайшие Значения и Смыслы. Это выбор поэта или его повинность? Так или иначе, но при столь высоких ставках слава, честь, равно, как и самая жизнь, могут быть признаны всего только расходными материалами. ТЕЛЕВИЗОР: «Порошенко обещает украинцам «европейский достаток», путешествия в ЕС без виз уже в первый год своего президентства, а также – обеспечить протезами всех пострадавших на Майдане и участников АТО…» Следует обратить особое внимание на мотивы если уж ни прорезавшейся со временем ненависти, то вполне определённой настороженности к поэту со стороны, в первую очередь, многих из его же коллег – пиитов. Ну, а толпа… люди толпы всегда примыкают к большине, к новому, сулящему выгоды, общественному мнению, всегда, подобно электронам в электропроводе, покорно бегут они в едином направлении, в соответствии с разностью потенциалов. Так почему же те, кто восхищался или, во всяком случае, умилённо апробировал поэтические проказы «Чайных роз» и «Грезовых царств» «интуита с душой мимозовой», вдруг так резко и так радикально охладели к «интуиту», остыли тогда, когда, казалось бы, наконец-то приумножились предпосылки к новому воспламенению той любви? Сходство ситуаций минувших лет и нынешней предоставляет нам возможность непосредственно сопоставить реальности и с лёгкостью экстраполировать ту постреволюционность на нынешнюю. Мы помним, как вымывали русских поэтов из культурной жизни страны после 17-го. Были выброшены из литературной жизни (а то и просто – из жизни) Клюев, Клычков, Орешин, Васильев, Есенин…Кто занял их место? Безыменский, Инбер, Эренбург, Кирсанов. То же происходит и теперь. Пока стихотворец забавляется космополитическими потехами, тот представляется окружению безобидным эдаким занятным дуралеем, и его литературным шалостям можно уделить какой-то час. Но как только поэт находит стёжку к божественному (и непременно кровному), пёстрый бездумный плебс и чуткий паразит исподволь ощущают опасность той обретённой поэтом непреложной заручки. И недавний шут, пусть даже «царственный паяц» вмиг обретает значение соперника, а то и – врага.
Много видел я стран и не хуже её – Вся земля мною нежно любима. Но с Россией сравнить?.. С нею – сердце моё, И она для меня несравнима! Март 1925-го года.
Настоящая поэзия, как и настоящая религия, всегда национальны. Можно сколько угодно восхищаться самобытностью чужого мировидения, чему-то с его помощью учиться, что-то сопоставлять… но инородный духовный опыт, сколь лакомым или живописным он ни кажись, навсегда останется лишь причудливым десертом для всякого разумного человека. И вот перед нами является «вселенский поэт». Нет, не вселенски прославленный, не вселенски любимый, как во времена былого «всесердечного утверждения», но поэт, ценою многих страданий получивший от Высших Сил возможность и право обозревать подсолнечный мир (и прежде всего – самого себя) с высоты – с той степенью отстранённости, которая одна только способна награждать зрение отчётливостью. Тогда-то и достигает поэт главного дара, который он вымаливал у Бога всей своей жизнью, – это осознание вселенской ответственности творца за всё, что подвёртывалось ему на жизненном пути в виде тех или иных земных образов. Вот в чём она – вселенскость!
Я мечтаю о том, чего нет И чего я, быть может, не знаю… Я мечтаю, как истый поэт, – Да, как истый поэт, я мечтаю.
Я мечтаю, что в зареве лет Ад земной уподобится раю. Я мечтаю, вселенский поэт, – Как вселенский поэт, я мечтаю.
Я мечтаю, что Небо от бед Избавленье даст русскому краю. Оттого, что я – русский поэт, Оттого я по-русски мечтаю!
ТЕЛЕВИЗОР: «Напротив ОГА прошёл антироссийский митинг под названием «Кто не скачет – тот москаль!». Активисты скандировали лозунги: «Долой Российскую империю! Москаляку на гиляку! Слава героям! Москалей – на ножи!» Пели: « Ще не вмэээр-ла У-кра-и-ны!...» Собравшиеся скакали, выкрикивая: «Кто не скачет – тот москаль!..» И вновь испуганно зазвенела, закачалась и растаяла «струнная изгородь лиры», – беззащитный вновь проваливаешься в непросветную реальность повседневности. На экране скачет толпа (всё та же, что и в 17-м), гневно кричит, весело хохочет… Чему радуются эти существа? На кого гневаются? Бестолковые. Вечно бестолковые. А приглядывающие за ними прокураторы то и знай подкидывают своим илотам лохмотья «патриотизма», «суверенности», «европейских ценностей», «духовности», чтобы тем было чем прикрыть наготу плебейской похоти. Какой там патриотизм! Какая духовность?! Эти понятия не доступны даже каганам в самой Лондонской метрополии, поскольку те только объявляют себя высшей кастой, на самом деле безнадёжно оставаясь самыми пошлыми процентщиками и торговками. Чтобы контролировать колонию, чтобы постоянно удерживать толпу в пищевом и сексуальном возбуждении, чтобы управлять её страстями, денди-лихоимцы из Итиля… простите, из Лондона вот уж двадцать три года назначали Украине формальными правителями самых беспородных рабов. За пищу, за наряды, за потешные титулы те безотказно помогали обирать свой народ и своевременно отсылать назначенную дань (овеществлённую энергию соотчичей) в метрополию для дальнейшего перераспределения благ. Но в этот раз они решили назначить своих. (Точно так они стремятся влиять на литературный процесс, с помощью финансовых и медийных вложений замещая исконных поэтов на своих адептов, а позже – меняя адептов на сродственников). И вот смотришь на этого президента – Вальцмана-Порошенко, на премьера Еврокролика (так величают его в народе), на спикера, вечно недобритого, чтобы хоть как-то скрыть унаследованное отсутствие подбородка… и отвращение к безумствующей толпе сменяется состраданием и болью: что же их ждёт!
Это кажется или это так и в самом деле, В пору столь деловитых и вполне бездельных дел, Что крылатых раздели, что ползучих всех одели И ползучие надели, что им было не в удел? 1927? Нет, 2014…
Когда лондонский денди, в ермолке под цвет смокинга, только затевал на Украине оранжевые бунты, казалось, ни на какой успех рассчитывать ему здесь не придётся: ведь у народа имеется иммунитет к революциям. Все помнят, каковы были издержки Октябрьского переворота, запущенного, к слову сказать, теми же инспираторами, даже фамилии, вероятно, не изменились… Нет, всё-таки их удалось совратить. Потом, конечно, наступило какое-то отрезвление. «Сомненья не было – а мы-то думали! А мы-то верили!..» Когда же всего только через девять лет прежние режиссёры заключили и постановили состряпать римейк оранжевого шабаша, уж вовсе невероятным представлялось его повторение. Но… слишком слаб, слишком безмыслен народ, утративший предводителя, истинного своего отца, поклоняющийся чуждым богам. Чернядь труслива – и её легко запугать. Чернядь похотлива – и любой владетель ассигнаций, распределитель земных наслаждений сможет вновь и вновь покупать любые её услуги.
Этот люд во всех твоих терцинах Толк найдёт не больший, – знаю я, – Чем в мессинских сочных апельсинах Тупо хрюкающая свинья…
Разве же способен мяч футбольный И кишок фокстротящих труха Разобраться с болью богомольной В тонкостях поэтова стиха?
Однако вообразить, что сколь угодно глупый простец пойдёт убивать своих родственников (не в переносном, в самом прямом смысле), убивать самого себя ради ростовщической похоти… Такого невозможно было представить себе даже в страшном сне.
Люди жалки: они враждою Им положенный полувек Отравляют, и Бог с тобою, Надоедливый человек
Что ж, их развращали двадцать лет с лишком.. Всё больше, конечно, обещаниями да всякими надеждами, мол, как только разрушите свой прежний уклад, свергнете своих князей, в который раз проклянёте своих Богов да поступите к нам в услужение, так станете жить во дворцах хрустальных, носить одежды золотчатые, станете на белых яхтах скользить по бирюзовым лагунам, обрамлённым кокосовыми рощами и хибискусами в цвету. Впрочем, не только несусветными посулами растлевали их шаткое сознание, были и вещественные гостинцы. Из вещественных – в основном, голливудское кино и лимонад с кофеином, закрашенный жжёным сахаром.
Кинематографом и лимонадом Здесь открываются врата в тела, И Пошлость радуется: «Так и надо», И Глупость делает свои дела…
Это было написано в 1927 году. Но всё те же методы. И всё так же «дух земли увечится». И всё то же опустошенье. А в результате – всё те же «невыплакиваемые глуби слёз».
Живущим одним Настоящим Я песенку эту пою… Не думайте вовсе о завтра, – Живите, как песенки автор, Сжигающий душу свою…
Можно было бы сказать, мол, «судьбою нашей правит случай (…) Он может насмерть захлестать». Когда же случай повторяется во второй, третий раз, то невольно первоначальный его трагизм обращается буффонадой. Порой меня спрашивают, какую из промышляющих на Украине партий, какой такой политический блок, кого из лидеров (вот это слово особенно комично звучит в данном употреблении) я поддерживаю. Ну что им ответить?
Ложный свет увлекает в темень. Муза распята на кресте. Я ни с этими и ни с теми, Потому что как эти – те!
Виталий Амутных Виталий Амутных ТЕЛЕВИЗОР: «Количество наблюдателей от ОБСЕ в Украине возрастёт до 500 человек… В ООН назвали количество погибших за время АТО на Донбассе. Согласно данным с начала боевых действий на Донбассе погибли 3627 человек, ещё 8447 получили ранения…» Холодно… Как хочется в эти мёрзлые, эти безнадёжные дни запущенной по лекалам британских ростовщиков смуты чего-то яркого, чего-то… пусть несколько нарочитого, аффектированного в своём оптимизме, но красочного и веселящего, как стихи Игоря-Северянина, – похожие на бабочек, похожие на бонбоньерки, игрушки, куртины Версаля, на аквариумных рыбок. Хочется «Мороженного из сирени» и даже – …«Боа из кризантем», Да здравствуют «Эксцессерка», «Шампанский полонез», «Chanson coquette», «Качалка грезерки» и «Фиолетовый транс»! Но не станем забывать (да и не позволит нам то сделать время) стихи Игоря-Северянина значительно более поздней поры, когда он смог коснуться особой степени осмысления жизни. Когда он в полной мере сумел направить своё творчество на самосознание, действовать из чувства одного только долга поэта. Тогда-то и открылась для него возможность рассмотреть в России ту лестницу, тот космический портал, который один только способен перенести в иную реальность – помочь в достижении освобождения, а, следовательно, и Блага.
Вот подождите – Россия воспрянет, Снова воспрянет и на ноги встанет. Впредь её Запад уже не обманет Цивилизацией дутой своей…
ТЕЛЕВИЗОР: «На введении более жестоких экономических санкций в отношении России настаивает Великобритания. Об этом заявил глава МИД страны Уильям Хейг… Так будет изолирована Россия. Тем временем Украина готова занять её место… Европарламент угрожает России экономической блокадой… На этой неделе европейские страны приняли беспрецедентные санкции в отношении России, напомнил британский министр…»
Встанет Россия – все споры рассудит… Встанет Россия – народности сгрудит… И уж у Запада больше не будет Брать от негодной культуры росток.
ТЕЛЕВИЗОР: «США сегодня рассматривают вопрос поставок оружия в Украину… Американский сенатор Мендез заявил, что США должны поставить Украине оружие… Американский сенатор Джон Маккейн требует начать поставки оружия Украине от друзей из США и ужесточить санкции против России… Пять стран НАТО будут поставлять оружие в Украину; США, Франция, Италия, Польша, Норвегия…»
Время настанет – Россия воспрянет, Правда воспрянет, неправда отстанет, Мир ей восторженно славу возгрянет, – Родина Солнца – Восток!
Октябрь 2014
Виталий Владимирович АМУТНЫХ родился в 1960 году в гор. Североморске Мурманской области в семье морского офицера. Служил в Туркестанском военном округе. Окончил Литературный институт им. Горького. Автор книг: «Матарапуна» (Литфонд, 1992), «Дни на излёте безумия» (ТЕРРА, 1994). «…СКОЕ ЦАРСТВО» (ТЕРРА-КНИЖНЫЙ КЛУБ, 2002), «Русалия» (ТЕРРА, 2010). Член СП России с 1994 года.
